— Пожалуйста, миссис… — Я не знала, что сказать. Мы не привыкли обращаться ко взрослым по имени, как сейчас делает молодежь, но я не знала фамилии Милли. — Миссис Милли, Эмили… моя сестра, она немного… — Я не хотела называть ее странной, хотя большинство считали ее именно такой. Я не хотела говорить, что она не такая, как все. Но так оно и было. — Она особенная. И ей не нравится, когда…
Милли наклонилась и тронула Эмили за плечо.
Эмили закричала. Она широко раскинула руки, сбив женщину с ног. Я подбежала к Эмили, Альфред — к своей жене.
Тогда появился Чарли; вскарабкавшись по каменистому выступу в дальнем конце залива, он бежал по берегу.
— Какого черта?! — крикнул он.
Милли отвергла попытки мужа поднять ее на ноги.
— Я не имела права. Никакого права. Приношу свои извинения. Это я виновата. В этом только моя вина.
Ее шляпа слетела, высвободив волосы из заточения, и они упали рыже-золотыми волнами на ее плечи. Я никогда не видела таких волос цвета вечерней зари. Эмили тоже обратила на них внимание. Она вырвалась из моих объятий и, подойдя к Милли, взяла прядь ее волос и стала крутить ее между пальцами.
— Эмили! — голос Чарли был столь же тверд, как и его походка.
— Нет, пожалуйста! — Слова и тон Милли противоречили напряженности ее тела. — Все в порядке. Пусть продолжает.
Эмили выпустила вьющуюся прядь и провела пальцами по веснушкам на лице Милли; ее серые глаза были широко раскрыты и полны любопытства, пока она изучала рисунок от пятнышка к пятнышку. Она взяла Милли за руку и, приподняв рукав ее блузки, стала водить пальцами вниз и вверх по руке.
— Пожалуй, хватит! — Альфред подошел на шаг к жене.
— Альфред.
Тон Милли остановил мужа.
Эмили продолжала нежно ее изучать, пока ее испытующий взгляд не остановился на зеленых глазах. Милли выдержала ее взгляд. Для Эмили было совсем нехарактерно смотреть в глаза кому-либо, кроме меня.
Когда Эмили отвернулась от Милли, я осознала, что перестала дышать, и выдохнула.
Она села на камень и протянула Милли блокнот, а та присела рядом и взяла его. Она подолгу изучала каждый рисунок, прежде чем перейти к следующей странице. Чарли, Альфред и я были посторонними наблюдателями, мы просто стояли и смотрели на них. Эмили, конечно, ничего не говорила, как и Милли, которая просто внимательно рассматривала рисунки, один за другим. Дойдя до последней страницы, она закрыла блокнот и посмотрела на Эмили.
— Необыкновенно! — Милли повернулась к мужу, ее глаза сияли. — Это просто потрясающе! Поразительная детальность. Альфред, у нее есть рисунки Listera borealis и Polygonum viviparum. Тут встречаются виды растений, которые относятся к флоре арктического района и которых ранее здесь не видели. Но это, — она снова открыла блокнот и стала листать страницы, пока не остановилась на рисунке знакомого мне растения, — это самое необыкновенное.
Мы называли его заманихой. Растение было большое, с меня высотой или даже выше. Его листья напоминали кленовые, а ягоды были ярко-красными, мама строго-настрого запретила нам их есть. Но основной особенностью растения являлось то, что стебель был усеян длинными острыми шипами.
Милли повернулась к нам с Чарли:
— Она бывала где-то еще? Возможно, на западе? Или далеко на севере?
— Нет, мадам, — ответил Чарли. — Она практически не покидала остров.
Милли встала.
— Вы должны отвести нас туда, где она нашла эти растения.
Она двигалась так, будто была готова сию же секунду отправиться на поиски на маленьком «Душистом горошке» или продираться напрямую сквозь лес. Я никогда до этого не рассматривала так пристально рисунки Эмили. Никогда не обращала на них особого внимания, разве что отмечала, что они милые, подробные и полны цвета. Но что-то в них прямо зажгло Милли.
Чарли заговорил первым:
— Что такое листери бореали?
— Listera borealis, — поправила его Милли, явно взволнованная. — Это орхидея. Прекрасный нежно-зеленый цветок, напоминающий по форме маленький язык, очень редкий вид. Ох, он далеко не такой эффектный, как венерины башмачки, цветки которых похожи на аккуратные маленькие мокасины. Я уже какое-то время разыскиваю именно эти виды. Но Polygonum viviparum, заманиха, она растет неподалеку?
За чашкой чая в их наскоро установленном лагере мы узнали, что Альфред изучал ботанику в Англии, его специализацией были торфяники и болота. Милли была студенткой университета Британской Колумбии и писала дипломную работу об орхидеях под руководством выдающегося натуралиста Джона Дэвидсона. В качестве его полевого помощника она исследовала древние леса на западном побережье, где часто встречается заманиха.
— Мы познакомились чуть больше года назад, — рассказывал Альфред. — В университете.
— Он читал лекцию о сфагновых мхах, — добавила Милли, протягивая нам коробку с бисквитами. — Орхидеи — одни из немногих видов, которые распространены на низкокислотных болотах, поэтому мы с ним сразу поняли, что у нас много общего.
Они поженились всего за месяц до того, как научные поиски привели их на берега озера Верхнее — с ориентировочным списком видов орхидей, которые, по слухам, росли на северных островах, и наскоро собранной походной амуницией.
После чаепития на берегу они перенесли лагерь на остров Эдуарда, к заброшенным шахтам, откуда им было ближе всего плыть на своем зеленом каноэ до лодочной гавани или, огибая мыс, к маяку, чтобы присоединиться ко мне и Эмили для экскурсии. Чарли, будучи привязанным к маяку и ответственно выполняя свою работу, с неодобрением наблюдал за развитием наших отношений с этой парой. Мы повели их от болот к торфяникам, точнее, Эмили вела, а я была посредником и переводчиком. Мы показали им поляны с заманихой. Наша мать много раз, стараясь не уколоться о шипы, заготавливала ее корни, из которых она делала настойку и припарки. У меня не получалось восторгаться этим растением, но оно нравилось Милли, поэтому нравилось и мне.