Дочери смотрителя маяка - Страница 55

Однажды утром, ближе к концу лета, я поднялась на башню маяка с тряпкой в руке, чтобы отполировать линзу. Было еще очень рано, солнце не полностью показалось из-за горизонта, и я улучила минутку, чтобы посмотреть на озеро, понаблюдать за просыпающимся миром. Дул легкий бриз, и я повернула к нему лицо и закрыла глаза. Я не слышала, как он поднялся, но я почувствовала его присутствие. Он стоял возле меня, и не открывала глаз, наслаждаясь ощущением ветра, прохладой озера, теплом его тела рядом с моим.

— Ты когда-нибудь думала о большем? — тихо прошептал он, будто громкая речь могла разрушить чары.

Я думала об острове, единственном доме, который я когда-либо знала. Я думала о работе на маяке, о маме и Чарли, о маленькой Элизабет, похороненной на острове Хардскрэббл. Я думала об огородах и курах и о смене сезонов. Но больше всего я думала об Эмили.

— Не думала, — ответила я, и это было правдой.

Теперь я чувствовала солнце. Оно уже взошло над горизонтом, и его оранжевые лучи ласкали мои щеки. Я не думала о большем.

Открыв глаза, я повернулась к нему. В этот момент мы прожили целую жизнь, деля одно дыхание. Ветер, озеро и солнце окутали нас так, что все остальное исчезло, в мире не осталось ничего, кроме нас двоих.

— Элизабет!

Мы отодвинулись друг от друга, когда внизу прозвучал голос матери. Чары были разрушены, но что-то волшебное все еще витало в воздухе, когда Дэвид взял у меня из рук тряпку и начал начищать большую линзу Френеля.

— Иду! — крикнула я.

Я помедлила, прежде чем спуститься, и повернулась к Дэвиду, освещенная рассветными лучами.

— Я не думала о большем, — сказала я, — но теперь думаю.

В течение лета мы продолжали принимать гостей как из близлежащего Сильвер Айлет, так и из Порт-Артура и Форт- Уильяма, а иногда и путешествующих на яхтах по Великим озерам гостей из Чикаго. Эмили практически никуда не забредала, а даже если и уходила, то недалеко. Она старалась избегать лодочников, становившихся на якорь в бухте или швартовавшихся у деревянного дока, а молодые люди, которые приезжали на день с корзинами для пикника, в свою очередь, избегали ее. Хотя та ночь на индейском кладбище уже стала далеким воспоминанием, ходили слухи о женщине-отшельнице, управлявшей маяком на Порфири, и о ее странной дочери, которая не говорила, но блуждала по лесам, как привидение, и околдовывала животных. Мне было удобно, когда Эмили была погружена в себя и довольствовалась карандашами, бумагой и красками. Возможно, поэтому в тот день позднего лета мне показалось, что я могу расслабиться и ускользнуть, стряхнув с себя узы, которые так тесно нас связывали, чтобы удовлетворить желания моего безрассудного юного сердца.

Это не входило в наши планы, но мы ухватились за возможность побыть наедине. Мать солила рыбу, которую Дэвид получил в качестве оплаты за то, что помогал семье Ниеми вынимать сети. Эмили сидела в деревянном шезлонге, внимательно наблюдая за каменистым пляжем возле мыса. Волны были небольшими, они строем шествовали к берегу, а потом с шипением исчезали между камнями. Я знала, что она будет долго поглощена наблюдением за меняющимися узорами, когда вода окрашивала темный берег, а солнце старалось его высушить. Мы с Дэвидом отплыли на «Душистом горошке», получив от матери указание проверить ловушки и собрать корзину молодого картофеля на нашем огороде, разбитом на острове Эдуарда. Он взял с собой ружье, надеясь наткнуться на куропатку, купающуюся в пыли или ищущую в кустарнике пищу.

Выплыв из лодочной гавани, мы увидели суденышко, приближавшееся с запада, и узнали в нем лодку Ричардсонов. Меня это ничуть не удивило: я ожидала визита дачников с Сильвер Айлет в последние летние выходные. Скоро праздная каникулярная жизнь закончится, поездки на острова прекратятся, и молодежь вернется к учебе в Квинсе, Макгилле или в университете Торонто. Я наблюдала за тем, как они заплывали в лодочную гавань, пока Дэвид направлял «Душистый горшек» в залив Уолкер и вокруг мыса, к тому месту, где папа много лет назад разбил огород. Я помахала Арни. С ним были его кузены, Эверетт и Джейк; они часто приезжали в гости за пару недель до начала осенней рутины. Я уже много лет с ними не разговаривала. Мне не хотелось.

На мысе у нас росло много разных овощей — помидоры, бобы, горох, тыквы, — но для большего было слишком мало почвы. Это же место очень хорошо подходило для выращивания картофеля, свеклы и моркови, но его отдаленность от жилья также подразумевала, что кролики без опаски могли пировать на грядках. Причалив к берегу, мы вспугнули куропатку, и Дэвид бросился в погоню, пока я проверяла ловушки возле огорода. Они были пусты.

На удивление жаркое для конца августа солнце палило беспощадно. Пока я выкапывала картофель, у меня на шее начал выступать пот, стекавший затем в ложбинку между грудями. Вдохновленная Милли, я несколько лет назад начала носить штаны, в которых, как оказалось, было намного удобнее двигаться, но в тот день сожалела, что я не в развевающейся хлопковой юбке, свободно продувающейся ветром. Я немного раскапывала почву сбоку от куста картофеля, запускала туда руку, чтобы выбрать одну или две картофелины, предоставляя возможность остальным еще пару драгоценных недель безмятежно поглощать дождевую воду и питание из почвы.

К тому времени, как корзина наполнилась, мои руки были облеплены землей, блузка прилипла к телу, а лицо, покрытое грязью и потом, раскраснелось. Я жадно смотрела на сине-черную воду.

В разгар дня я все же поддалась ее обманчивому соблазну и, сняв одежду, упала в холодные объятия озера.