Дочери смотрителя маяка - Страница 24

Нужно взять себя в руки.

В коридорах тихо, как обычно бывает в это время суток, так что я захожу в ванную пожилой дамы и роюсь в аптечке. На полках над раковиной нет никаких лекарств, в ящиках тоже не завалялось таблеток окси. Я возвращаюсь в комнату и шарю на прикроватном столике, но нахожу там только тюбик бальзама для губ «Бартс Бис», крем для рук и стопку компакт-дисков. Деррик не имеет ни малейшего представления о том, как в этом заведении все устроено. Интересно, как я, по его мнению, должна добраться здесь до наркотиков?

Я уже собираюсь уходить, когда слышу шаги в коридоре. Я закрываю дверь. Мисс Ливингстон уже возвращается? Нет. Кто бы это ни был, он идет намного быстрее, чем она, и целенаправленно. Наверное, сотрудник. Я чувствую, как сердце стучит в ушах. Затем я понимаю, что никто не знает, чем я занималась, что я лазила по ящикам и шкафчикам. Итак, я в комнате пожилой дамы. Меня сюда пригласили. Кому какое дело?

Я снова смотрю в зеркало. На этот раз я вижу в отражении ворона.

Схватив скрипку, я выхожу в коридор, поворачиваю в сторону кабинета Марти, где меня ожидают старые рабочие ботинки и перепачканный краской комбинезон. Медсестра Энн Кемпбел, исполнительный директор, идет в противоположном направлении. Она останавливается и смотрит на меня.

— За мисс Ливингстон только что пришли, — говорю я, а потом поворачиваюсь и ухожу. Я не оборачиваюсь, просто продолжаю идти.

Марти дает мне грунтовку и кисти. Казалось, что все мои работы по соскабливанию краски, мытью и шлифовке никак не улучшили вид забора, а я просто учинила большой беспорядок. Так что приятно наконец его покрасить. Белая грунтовка покрывает все неровности, выцветшие части, делая их яркими и гладкими. Мне на самом деле кажется, что я довожу что-то до конца.

Все это время я думаю о стрекозах, спрятанных в моем скрипичном футляре. Всего там семь рисунков, но больше всего мне нравятся стрекозы. На рисунке их две, одна побольше, другая поменьше, так же, как и на рисунке в комнате пожилой дамы, и мне это нравится. Я останавливаюсь, когда кисточка с грунтовкой приближается к моей стрекозе, парящей на нижней правой части забора. Я нарисовала только одну, использовав много синего и пурпурного, крылья — просто контуры, будто она все еще учится летать. Я уставилась на нее. Я не нарисовала глаза. Моя может летать, но не может видеть. Сейчас, когда стрекоза без пары, рисунок кажется незаконченным. Она смотрит на меня невидящим взором, и я чувствую себя так, словно меня отчитывают. Через пару секунд белая грунтовка покрывает рисунок. Я бросаю кисточку в ведро и направляюсь обратно в здание.

* * *

Деррик уже ждет. Бросив скрипку на заднее сиденье, я сажусь в «хонду», наклоняюсь и дарю ему долгий поцелуй. Он теплый и открытый, и когда я отстраняюсь, он мне улыбается.

— Ты в хорошем настроении, — говорит он.

Я хочу все это забыть. Не хочу думать о старушках, и островах, и стрекозах, которые десятилетиями путешествовали, чтобы сейчас приземлиться в моей жизни. Они как привидения. И они преследуют меня.

— Давай поедем к тебе, — предлагаю я. — Поиграем на «X-box», закажем пиццу.

Деррик — мое настоящее. Он — моя реальность.

Он стучит по рулю большим пальцем в такт музыке из радио, пока мы отъезжаем.

— Да. Конечно. Только нужно кое-что сделать по дороге.

Он подъезжает к «Pizza Hut» и дает мне наличку:

— Не хочешь сходить взять что-нибудь? Мне просто нужно сделать несколько звонков.

Вернувшись в машину, я достаю кусочек пиццы и кладу коробку на заднее сиденье рядом со скрипкой. Деррик все еще говорит по телефону.

— Слушай, нет никаких проблем, я понимаю, о чем ты говоришь. — Его голос звучит спокойно, убедительно, даже чуть снисходительно. — Не о чем волноваться. Я уже это делал. Все будет в порядке. — Он корчит странные гримасы и косит глаза, и я понимаю, что это клиент. Его голос звучит искренне, но на самом деле он считает их всех придурками.

Это меня смешит.

— Увидимся.

Он заводит машину, бросив телефон в держатель для чашек на консоли, и едет в сторону центра, поворачивая на Бей-стрит, а потом на Баннинг-стрит. Мы проезжаем помеченный почтовый ящик. Я теперь замечаю такие вещи и пытаюсь понять, чей это тэг, но не могу разобрать. Он останавливает «хонду» на обочине и глушит двигатель.

— Жди здесь.

Он откусывает от моего куска пиццы, выходит из машины, хлопнув дверцей, и направляется к покосившемуся двухэтажному дому. Что за конура? Клиенты Деррика, как правило, живут не в таких местах. Он смотрит по сторонам, перед тем как подняться на крыльцо и открыть дверь. Я сползаю по сиденью, наблюдая и продолжая есть свою гавайскую пиццу на тонком тесте. Из-под крошащихся бетонных ступеней крыльца вылезает полосатый кот, тихо идет вдоль стены, а потом исчезает за углом в длинной траве. В окнах дома не горит свет, они все забиты досками или завешены плотной тканью, а одно из них — флагом «Торонто Мейпл Лифс» с повисшим верхним углом. Один из деревянных ставней совсем прогнил, петли ослабли, и он криво висит. Деррик не до конца закрыл дверь, выходящую на крыльцо, и ветер распахнул ее так, что она ударилась о стену фасада.

Я только собираюсь достать еще кусочек пиццы, как вдруг замечаю едва различимую под козырьком крыльца маленькую камеру, направленную в сторону двора. И тогда, с колотящимся сердцем, я понимаю, где мы. Это дом дилера. Деррик никогда раньше не брал меня с собой за товаром.

Я смотрю на улицу и вижу прогуливающуюся, держась за руки, молодую пару. Они выглядят увлеченными разговором и медленно приближаются ко мне, сидящей в «хонде». Черный автомобиль паркуется на обочине, на той стороне дороги, но из него никто не выходит. Мне это не нравится. Я еще ниже сползаю по сиденью. Я просто параноик.