Теперь все становится понятно. О господи, все логично! Элизабет мертва и похоронена. Конечно.
Но что-то здесь не так. Я никак не могу понять, что. Дневник снова в морозилке, но я уже теряю терпение. Я в ожидании хожу кругами по кухне.
Вторник, 7 декабря. — Обе девочки в добром здравии. Они хорошо кушают. Мальчики набираются сил; Питер даже отважился встать с постели. Я прочесывал берег в поисках обломков, но ничего не нашел. На шлюпке нет никаких обозначений. Могу только предположить, что корабль, с которого ее спустили, затонул где-то в этом районе. Может пройти еще много дней до того, как мы что-либо узнаем. Я похоронил женщину в море, завернув ее тело в парусину и привязав к нему несколько тяжелых камней. Не знаю, почему я поступил именно так. Элизабет я тоже похоронил, но не так, как собирался. Я похоронил ее не на лодочной станции, а на острове Хардскрэббл. Она покоится под каменным холмиком, вдалеке от тропинок, чтобы никто не наткнулся на ее могилу. Оттуда она может всю вечность смотреть на озеро, свет будет играть над ее последним пристанищем, и никто его не найдет.
То, что я только что прочитала, стало для меня полным шоком. Дочитав до конца страницы, я быстро собираюсь и, сунув дневник в рюкзак и прихватив скрипку, выхожу в бурю.
Мне нужно все рассказать мисс Ливингстон.
Она не Элизабет.
Я стою под душем, держась руками за хромированные поручни, прикрученные к обложенным плиткой стенам. Вода стекает по моему телу тысячами ручьев. Я закрываю глаза и запрокидываю голову; струи падают мне на лицо, заливают волосы, пока они не превращаются в гладкую и широкую снежно-белую реку, вода с которой собирается в лужи у меня под ногами и исчезает в сливе в полу. Я чувствую волка, чувствую, как он рыскает. Он становится все более настойчивым, посещая меня почти каждый день. Он терпелив. Сидит и смотрит, выжидает. Я протираю глаза, но в них так быстро снова попадает вода, что я больше не пытаюсь ее вытереть. Протянув руку, я нащупываю кран и поворачиваю его вправо. Я хватаю ртом воздух, когда на меня обрушивается поток холодной воды, такой же холодной, как в озере. Глаза распахиваются от шока, но они все равно ничего не видят. Кожу покалывает. Пульс учащается.
Боже, идет снег! Ветер, словно ледяная рука, забирается под куртку. Мокрый и тяжелый снег летит мне в лицо и, растаяв, капельками стекает по шее. Уже выпало много снега, он превращается в скользкое, слякотное месиво. Идти тяжело. Автомобили заносит на поворотах. Так всегда бывает в первую метель года. Люди забывают, как надо ездить. Но даже я вынуждена признать, что это сильная метель, особенно для этого времени года.
Мое сердце стучит учащенно. Я хочу побыстрее добраться до дома престарелых, но автобус опаздывает, и мне приходится ждать его в такую мерзкую погоду. Ожидание, как мне показалось, длилось вечность. В автобусе мало людей, и водитель высаживает меня прямо перед входом в здание. Я успеваю поблагодарить его, выскакивая наружу. Подойдя ко входу, я сразу понимаю, что что-то не так. Я нажимаю на кнопку звонка и стою там, дрожа от холода, а снег все хлещет меня по лицу. Никто не отвечает. Я пробую открыть дверь, но она заперта. Конечно, заперта. Как всегда. Но обычно по домофону тебе отвечает чей-то искаженный голос, и говорящий выносит решение, пропустить ли того, кто пытается войти. Почему именно сейчас там никого нет? Я, прижавшись лицом к стеклу, пытаюсь рассмотреть, что происходит в холле. Вижу, как через него идут несколько сотрудников. Они на ходу разговаривают о чем-то, один из них машет руками и указывает на дверь. Но меня они не видят.
— Эй! Привет! — Я стучу в дверь, чтобы привлечь их внимание, но они уже свернули за угол, а я осталась стоять снаружи. — Черт!
Я направляюсь к задней части здания, иду мимо забора, на покраску которого я потратила столько времени. Теперь он сливается со снежной бурей. Белое на белом. Пробую открыть дверь, которая ведет из сада на застекленную террасу, но она тоже заперта. Я знала, что так и будет, но все равно должна была попробовать. Снова прижав лицо к стеклу, я вижу Марти. Мои стуки и крики в конце концов привлекают его внимание.
Марти не спрашивает, почему я здесь. Он просто открывает дверь, я захожу внутрь, ускользнув от ветра и кружащегося снега.
— Сейчас не лучшее время, Морган, — говорит он.
Я кладу скрипку на стул и стряхиваю снег с куртки. Здесь темно, тихо и уютно, но за всем этим чувствуется напряженность. Я ее остро ощущаю. Горит всего несколько тусклых ламп. Марти надевает куртку, собираясь идти на улицу.
— Что происходит?
— Мисс Ливингстон ушла.
Я прекращаю стряхивать снег. Тысяча вопросов борются за то, чтобы быть озвученными. Но я думаю о том, что произошло, о нашем с ней последнем разговоре и ни о чем не спрашиваю.
Он застегивает куртку и натягивает шапку так, что она почти касается его пушистых бровей.
— Электричества нет. Обледеневшая ветка упала на провода. В какой-то момент, когда уже стемнело, она выскользнула за дверь. Сигнализация не сработала.
Марти непривычно разговорчив, и это наводит меня на мысль, что он чувствует себя ответственным.
— Чем я могу помочь?
— Ну разве что поучаствовать в поисках. — Он бросает взгляд на дверь, за которой развевается белое одеяло снега, а потом добавляет едва слышно, бормоча себе под нос: — И в такую чертову ночь, как эта. — Он пару раз пожимает плечами и, ничего больше не говоря, выходит в бурю.
Я оглядываюсь. У входной двери теперь стоят полицейские. Энн Кемпбел тоже там, впускает их. Я выскальзываю на улицу и иду по следам Марти. Они уже начинают исчезать, их стирают снег и ветер.