За это я была ему благодарна. Я сказала ему об этом, когда он, покинув нашу теплую гостиную, собирался отправиться сквозь темноту к своему дому, где печь потрескивала, разгоняя холод ночи. Он остановился и посмотрел на небо, ожившее от зеленого полярного сияния, и снова сказал мне:
— У нее действительно талант.
— Я знаю.
После этого я вернулась в дом и закрыла дверь, оставив его стоять в чернильной ночи.
Тогда вечера были слишком холодные для игры на скрипке. Думаю, в своем продуваемом ветрами каркасном доме он вряд ли мог заниматься чем-то, кроме того, чтобы сидеть под кучей одеял перед печкой, прижав ноги к решетке, за которой пылал огонь, тепло которого распространялось только на небольшое расстояние. Но он начал играть в те вечера, которые проводил у нас, и с течением времени это случалось все чаще. Он играл для Эмили. И когда он начинал притопывать ногой, пока его смычок танцевал по струнам, Эмили хлопала в такт мелодии. Я не могла сдержать улыбки. А Дэвид не мог этого не заметить.
И мне становилось интересно, не играл ли он и для меня.
В июне вода в озере еще холодная, но воздух уже прогревается, поглощая жар солнца. В июне туманы случаются чаще, чем в любом другом месяце. Я выполняла ежедневный ритуал полировки линзы. Каждую ночь маяк мерцал белым светом, пронизывая тьму, которая простиралась во всех направлениях. И хотя целью маяка было оповещать проходящие корабли о нашем местонахождении, он также непреднамеренно привлекал множество летающих насекомых. Некоторые из них были размером с мою руку, и они трепетали над гипнотической приманкой светящихся стекол. Эмили вдохновлял их вид — одни еще цеплялись за стекло, другие умирали на уступах и обшивке галереи. Она поднималась со мной, неся карандаши и бумагу, в то время как я — ведро и тряпку, и садилась рисовать, пока я занималась мытьем. Сверху был виден остров Ройал, низкий серый мыс под более темными серыми облаками, и пароход на западе, проходящий мимо мыса Тандер, держа курс через залив Блэк в сторону нисходящего судоходного канала. Я отметила его положение, намереваясь следить за продвижением судна и записать его название и время прохода в журнале, когда оно достигнет нужной точки.
Спустя минут сорок я решила снова проверить положение судна, но не увидела его. Передо мной простиралось серое озеро, гладкое и безрадостное, лениво тянущееся к скалам возле мыса, а вдалеке — плоскогорье острова Пие. Я на мгновение замерла с тряпкой в руке, пока эта картина укладывалась в моей голове. На озере сформировалась завеса низкого, густого и темного тумана. Корабль находился как раз в ее центре.
Тряпка упала и осталась лежать. Я спустилась с башни, крича Дэвиду и матери, что нужно запустить туманный горн.
Противотуманная станция острова Порфири находится всего в паре шагов от жилых помещений и башни маяка. Два работающих на угле паровых двигателя мощностью шесть лошадиных сил запускают компрессоры, создающие поток воздуха для сигнала. Мы запускали их, только когда смотритель или его помощник больше не видели остров Пасседж и огни маяка на острове Троубридж. У нашей станции был особенный звуковой шаблон — один длинный гудок продолжительностью в две с половиной секунды, повторяющийся раз в минуту. Звук был похож на громкий свист, глубокий и плавный, который заканчивался характерным урчанием при убывании громкости звука. Корабли знали, что это мы.
Мы с Дэвидом встретились у дверей станции и быстро принялись за работу.
Мать постепенно перекладывала свои обязанности по обеспечению работы маяка на меня. Я справлялась не хуже, а прошлогодние события плохо сказались на ее здоровье, и ее хрупкий скелет начинал оседать, так что передвигалась она с трудом. Обычно ее движения были скованными, но она старалась не показывать, что ей больно, и оставалась непреклонной и энергичной, руки ее всегда были заняты делом, планка ее ожиданий относительно порядка, дел по хозяйству и правильного поведения не снижалась, а похвала и привязанность уменьшались.
Она вышла на крыльцо, рукой заслоняя глаза от несуществующего солнца, и пыталась разглядеть приближающуюся угрозу. Угроза ползла по воде, и к тому времени, когда мы с Дэвидом запустили двигатель и стабилизировали давление пара, туман уже поглотил отдаленные острова и весь мистический мир озера Верхнее. Она кивнула в знак одобрения и исчезла в доме, чтобы отметить в журнале время запуска туманного горна.
Я поднялась на башню и пристально вглядывалась в озеро. Теперь я могла различить грузовое судно. Оно было в пяти милях, двигалось на восток по судоходным каналам; над низким облаком тумана, расплывшегося на долгие мили во всех направлениях, торчали только его грузовая стрела и верхушка трубы. Выглядело это так, будто поверхность озера поднялась, создав новые острова поверх других, и каналы теперь были не там, где раньше.
Когда начало темнеть, Дэвид принял ночную вахту и зажег лампу, регулируя накал калильных сеток четырех горелок, пока пламя не стало ровным и ярким; крутились шестеренки, приводя в движение грузы и шкивы, которые поворачивали отражатели, создавая иллюзию мерцающего света. Мать, Эмили и я сидели в нашем доме под башней, слушая знакомые звуки часовых механизмов и прерывистый сигнал горна.
Я проснулась сразу после полуночи от внезапно наступившей тишины. Механизмы наверху продолжали работать, но я больше не слышала сигналов горна. Натянув одежду, я вышла наружу, рассчитывая увидеть звездное небо, ожидая, что на воде возле мыса будет сиять лунная дорожка. Я и представить не могла, что остров все еще будет обернут густым непроницаемым туманом.